Погода
Спектакль по пьесе Вампилова — долгожитель охлопковской сцены.
В этом году исполнилось десять лет с того момента, как на камерной сцене драматического театра имени Н.П.Охлопкова состоялась премьера спектакля «Прошлым летом в Чулимске» по пьесе Александра Вампилова в постановке Геннадия Шапошникова.
Десять лет жизни для театрального спектакля — это много. Причем жизни активной, востребованной. На этом спектакле не бывает свободных мест. Никогда. Зал всегда полон. Многие зрители заказывают на него билеты заранее.
В чем же секрет его популярности и долголетия, его неиссякаемой энергетики воздействия на зрителя? Об этом беседуем с режиссером спектакля, художественным руководителем театра Геннадием Шапошниковым.
— «Корни любой постановки уходят глубоко в века, они покоятся в особом уголке души, лежат там себе и зреют до поры до времени, как роскошные сыры». Так говорил о вызревании своих спектаклей в своем творческом воображении известный режиссер Ингмар Бергман. А откуда идут корни вашего Чулимска? Как этот спектакль созревал в вас?
— Это все очень сложно, потому что у человека, который занимается театром, всегда есть свой театр внутри, есть он и у меня. Я не задавался целью, не расшифровывал, откуда что вырастало. Просто бывает так, что театр, который предлагает автор, созвучен тому театру, который близок тебе, он живет у тебя внутри.
Поэтому родилась вот эта история, спектакль «Прошлым летом в Чулимске», и он имеет такую форму. А всякая форма продиктована еще и тем, что за труппа, что за актеры попали в твое творческое поле зрения.
Сам автор диктует определенную форму выражения. Форму я не придумываю никогда, то есть я не занимаюсь самовыражением или демонстрацией своей фантазии, я иду только от автора.
Например, в первом варианте моего спектакля по Островскому «Не так? Живем как хочется!» («Не было ни гроша, да вдруг алтын») был придуман целый мир вокруг персонажей драматурга, целая история, а второй — «Горячее сердце» — это динамика, здесь совсем другие условия и совершенно иная форма выражения.
То же самое и с Чулимском. Он существует в странном, условном, закодированном пространстве. Это все результат работы с Вампиловым, а не результат моей фантазии или каких-то вымыслов. На тот момент я именно так видел эту чулимскую историю. Вчера я пересмотрел в очередной раз этот спектакль утром, на репетиции, сделал артистам какие-то замечания и еще раз убедился, что спектакль и сегодня может носить такую форму и так сегодня существовать, хотя прошло десять лет.
— За эти десять лет некоторые актеры по понятным причинам поменялись: кто-то ушел, кого-то ввели. Валентину играет вторая исполнительница. Все равно за эти годы спектакль немного изменился, и зритель изменился, и, может быть, их эмоциональные оценки восприятия стали иными, а от этого и другая атмосфера в зале. Как вы считаете, восприятие спектакля осталось прежним или что-то все же поменялось? Вы, как режиссер, чувствуете это?
— Восприятие, конечно, зависит от той зрительской аудитории, которая в зале. Сегодня в театр пришли молодые, чему я очень рад. У тех, кто Вампилова читал, одни оценки. Есть в зале и те, кто Вампилова, к сожалению, не читал. У этой части зрителей оценки и восприятие несколько другое. Все они смотрят эту историю, внимательно вслушиваются в тексты, воспринимают все увиденное непосредственно, как в первый раз, делают для себя, возможно, какие-то открытия. А может, потом захотят взять пьесу и почитать.
Те артисты, которые ввелись в этот спектакль, качественно никак не разрушили его, с ними же велась работа, они же не срочно вводились, они постепенно погружались в эту атмосферу, видели по нескольку раз спектакль ранее, впитывали его магию. А что касается возраста спектакля, конечно, вместе с ним и артисты стали старше на десять лет.
Трудно сохранить себя в первозданном состоянии, такими, какими были в день премьеры. Они же тоже изменились, спектакль — это ведь дело живое. Они стали старше, мудрее, и спектакль вместе с ними приобрел некое новое, глубинное звучание.
Но, повторяю, качественно спектакль не изменился, не стал хуже, наоборот, что-то приобрел за эти годы. Это видно и по заполненности зала. Кто-то на спектакль приходит уже не в первый раз.
— А если бы сейчас, по прошествии десяти лет, вам снова предложили поставить этот спектакль, вы бы что-то изменили в нем, взглянули бы на что-то с иных позиций?
— Нет. Я уже говорил, что недавно пересмотрел спектакль, но смотрел не с целью что-то изменить. Напротив, мне кажется, что эта форма и эта трактовка сегодня очень современны, потому что изначально не были привязаны к конкретному времени.
— Мне кажется, любой зритель, попадая в этот условный Чулимск, как-то невольно ощущает себя причастным ко всему, что здесь происходит. За счет этой близости ты как зритель находишься в эпицентре событий: это ты вроде как постучался в ворота и тебе их открыли, ты вошел и попал в этот двор, окруженный дощатым забором, поздоровался с хозяевами и стал свидетелем их разговора... Вроде как и нет ничего в нем необычного, простой деревенский диалог о жизни, но вот эта жесть и насыпанные камни в палисаднике Валентины не дают покоя... Они вносят в атмосферу непонятное, смутное чувство тревоги, диссонансно и жестко звучат на фоне обычного разговора. Вроде бы и увлечешься действием, но это железо и наваленные горой камни не дают тебе внутренне расслабиться, держат в напряжении. Понятно, что это художественный образ — жесть, железо, — когда нет места теплу, человеческой доброте, милосердию. Это очень актуально сегодня в отношениях между людьми...
— Когда мы делали спектакль, еще не было в лексиконе этого слова — «жесть»...
— Это только подчеркивает ваше предвидение того, чего не было, а сейчас стало актуально. Сама жизнь сегодня слишком прагматична, рациональна, расчетлива, в ней нет места сентиментальности.
— Вампилов — автор не сентиментальный, это автор жесткий. Он предвидел такие отношения. Если его тексты сохранили актуальность и свежесть сегодня, значит, он писал о вечном, о тех проблемах, которые предчувствовал, предвидел уже тогда, в 60-е.
Сегодня мы циничнее, наверное, оттого, что живем в эпоху тотального вранья, подмены ценностей. К сожалению. Может быть, поэтому время наше жесткое. И автор такой. Это же он «продиктовал» еще тогда и жесть, и камни, на которых вряд ли вырастут какие-то маки...
— Но Валентина же мечтает именно об этом...
— Это мечты не бытовые, это мечта о том, что может измениться мир, а не что в конкретной луже могут вырасти конкретные ананасы.
— Ну а мир — как он может измениться? Искусство на него не может повлиять...
— Конечно. Вряд ли на него повлияют наука, духовность, культура, призывы к гармонии, к красоте и т. д. Иначе бы мир давно изменился. Изменить мир и остановить его движение к разрушению невозможно, но если нет надежды, если нет веры, тогда и жить было бы невыносимо. Всегда должен быть свет в конце тоннеля, человек без этого света не может.
Человеческий разум все же должен питаться этой верой и надеждой, добром и любовью. Эта вера была и у Вампилова, если он написал такую Валентину.
— Для этого, наверное, и ставятся такие спектакли: о вере, о надежде. Поэтому в финале в воздухе кружатся лепестки...
— Понимая, что ничего в этом мире не изменить, мы все равно не можем не говорить о человеке, о его боли, о милосердии к нему, о сострадании... Ни один спектакль в мире не изменил человека, но самим фактом своего существования он в этот мир внес гармонию, свет, доброту и, может быть, заставил человека лишний раз задуматься...
Беседовала Лора Тирон.
Фото Анатолия Бызова: артисты Надежда Савина в роли Валентины и Александр Дулов (Шаманов).
"Байкал24" опубликовано
