Погода
"Мы не живём на показ, а показываем жизнь" — эти слова Елены Свижак легли в основу проекта Глагола38 и сервисной компании "Колымская", посвящённого сохранению исторической памяти. Сегодня — воспоминания Татьяны Бриль о Глазковских садах и роще "Звёздочка" в послевоенном Иркутске.
С 1947 года мы жили в Иркутске на улице Белинского, в усадьбе №18. Улица тянулась от рощи "Звёздочка" до бывшей радиостанции перед политехническим институтом, вторая от берега Ангары. Транспорт тогда доходил только до вокзала и рынка, так что домой приходилось идти пешком по Профсоюзной, а потом через рощу. Зимой мы рисковали, переходя Ангару по льду между торосами, а летом плыли в центр на речном трамвайчике — 15 минут до парка с аттракционами.
Наш дом был скромным, но усадьба огромной: рядом протекала Ангара, рос сад с шестью старыми деревьями, запущенным малинником, кустами крыжовника, черёмухой и сиренью. Был большой огород, который бабушка привела в порядок, и мы с весны ели лук, овощи, картофель, помидоры под открытым небом. Цвели георгины размером с голову, розы-ругозы, сирень. Были укромные скамейки для отдыха и игр. Это пространство казалось вечным, местом счастья и защиты, постепенно расширившимся до всего квартала, рощи и улицы Герцена на берегу.
Район находился на левом берегу Ангары, в предместье Глазково, и назывался "Роща Звёздочка". Мы жили в квартале между улицами Белинского, Чернышевского, Добролюбова и Жуковского. Рядом стояла старая усадьба купца — теперь детский сад, куда я мечтала ходить, но не попала. Неподалёку был низкий дом для прислуги, где жила семья с семью детьми, включая мою первую подругу Милу. Мы подружились в пять лет под цветущими яблонями.
Весной квартал утопал в цветущих деревьях. У Милы был большой сад с пятью "полукультурками" и 13 "ранетками". После войны сады были старыми: ягоды просто замораживали в чайных ящиках с фабрики. Зимой мы лакомились кислыми плодами. Между деревьями росли овощи, а в других усадьбах — по 3–4 дерева.
Первые поселенцы — белорусы и украинцы, бежавшие от раскулачивания, — завезли морозостойкие саженцы из сада Томпсона, экспериментировали с прививками. Один из них, Иван Лапиков, прививал сорта. У нас на Добролюбова садовод делился веточками: у нас выросла яблоня с красными и жёлтыми плодами, плюс "Сибирское золото" и ранетки. В урожайные годы варили варенье, повидло, вино в деревянном корыте. Сушёные фрукты и ягоды хранились годами. Папа дегустировал вина в погребе.
В саду росли кустарники: колючий томпсоновский крыжовник, который бабушка собирала в защитной одежде, считая его лекарством, плюс малина и вишня. В начале 50-х родители сократили огород и посадили новый сад: груши, сливы, ранетки. Старые деревья гнили, но новые радовали. В институте я удивляла однокурсников иркутскими плодами.
Район стал садовым, но постройки железнодорожного института и уродливых домов разрушили его. Мама Милы боролась за сохранение садов и рощи, мечтая о ботаническом сибирском фруктовом саде с экскурсиями. Часть рощи "Звёздочка" уцелела — она была центром детской жизни, нашим ежедневным миром. Пикники на Троицу казались вторжением, хотя мусора не оставалось: упаковки стирали, бутылки сдавали.
Мы с подругой Галей вышивали в роще под старыми берёзами и соснами, где трава доходила до пояса. Дорожки вели к мостику через овраг, к школам №40 и №80, бане и вокзалу. В старших классах катались на коньках по вечерам, пугая прохожих. Зимой съезжали на санках или картонках по крутым склонам, грея руки-ноги у батарей в педучилище. Летом рыли пещеры, играли в казаков-разбойников. Роща служила для школьных кроссов, эстафет, лыж, измерений. Многие деревья сгнили за 10 лет, но подсадили сосны, некоторые живы.
Роща была продолжением дома: место игр, бесед, свиданий и первых поцелуев.
Партнёр проекта — сервисная компания "Колымская".
Возрастное ограничение: 16+.
