Погода
Этот год для Русского драматического театра выдался особенным. Готовится отметить юбилей провинциальный русский интеллигент Петр Степанов, вот уже 15 лет возглавляющий коллектив русского драматического.
В этом году русскому драматическому театру им. Бестужева исполняется 85 лет. К знаменательной дате театр подошел, с одной стороны, имея великолепный храм искусства, замечательные условия для творчества, а с другой — с ощущением творческого кризиса, то и дело выплескивающегося на страницы газет. Пытаясь разобраться, мы встретились с директором русского драматического Петром Степановым накануне отъезда театра на гастроли в город Северобайкальск.
— Петр Григорьевич, начнем сначала. Что есть сегодня, на ваш взгляд, русская национальная идея, идеологическим вестником которой должен быть русский драматический театр? Кто сегодня может называться ведущим драматургом театра?
— Идею нашего театра я вижу в сохранении русских национальных и драматургических традиций. В нашем уставе так и записано — вести духовно-просветительскую деятельность, где во главу угла я ставлю сохранение правильного национального литературного языка. Куда девались наши выходные? Сейчас везде уик-энды. Куда девались сударь — сударыня? Русская интеллигенция говорила именно так, и это звучало красиво. Проедьте по городу — одни иностранные названия. Открывается «Пиплз парк», спрашиваю: почему пиплз? Назовите «Народный». Нет, есть рынок «Народный», а торговый центр — это то, что пипл хавает. Наш президент позволяет себе говорить: духовные скрепы! Дальше этого, кажется, уже некуда. Журналисты вместо «русский драматический», «бурятский драматический» уничижительно пишут русдрам, бурдрам и так далее.
Миссию русского драматического театра я вижу в сохранении русских традиций, традиций русской драматургии. Мы многое потеряли: уважение к авторитетам, к родителям, родине. На сегодня вся культура, на мой взгляд, постепенно превращается в поп-культуру. Мы вынуждены идти на поводу у зрителя, поскольку перед нами поставлено государственное задание — зарабатывать в год по 15,5 млн. рублей (сейчас ставится задача — 17 млн. рублей). Как сказал однажды министр культуры Михаил Швыдкой, театры должны немножко выйти на панель, чтобы увеличить свою доходность. Но при этом я убежден: высокодуховное в театре должно присутствовать. Когда я пришел в театр в 1998 году, в коллективе было принято внутреннее обязательство делать один спектакль русской классики в сезон, и мы ему следовали. На сегодня за три года у нас вышло только «Три сестры», однако я как директор с некоторых пор не могу вмешиваться в творческий процесс, за который несет ответственность художественный руководитель.
— Знаете анекдот: умирает старый еврей, вокруг его кровати собрались все родные. Он называет каждого — Сима здесь? — Здесь. — «Моня здесь? — Здесь. Оказалось, все здесь. Подождите, говорит, а кто остался в лавке? Иными словами, кто остался в нашей русской лавке? Давно умерли Шукшин, Солженицын, в прошлом году ушел из жизни родоначальник жанра «деревенской прозы» Василий Белов. Давно не слышно нашего мэтра Степана Лобозерова. Кто сегодня пишет для русского театра, является его камертоном?
— Мы вынуждены признать, что корифеи русской драматургии не смогли вписаться в послеперестроечные процессы, найти себя в новой жизни и, к сожалению, подготовить достойную замену. Боюсь, никто не несет сегодня флаг русской драматургии. В современную драматургию попытался войти Степан Лобозеров, но не смог. Его предпоследнюю пьесу «В ста шагах от праздника» я воспринимаю именно как такого рода попытку. Хотя в омском театре «Галерка» до сих пор идет 6 спектаклей Лобозерова, и они выходят уже по 16-18 лет. Написав последнюю пьесу «Вечерний звон», Степан Лобозеров фактически ушел из драматургии, построил храм в своей деревне, занялся публицистикой.
В наш театр присылают массу современных пьес, но большинство из них написано из коммерческих соображений. С другой стороны, есть молодой драматург Ярослава Пулинович, которая в свои 25 лет выглядит очень достойно. Будем надеяться, что она вырастет в глыбу, что придут другие молодые драматурги, благодаря которым в прошлом году в театре состоялся успешный проект «АРТэрия». Единственное, что меня коробит, что в одном из спектаклей звучит нецензурная речь, а я как православный человек не приемлю мат. Мой духовник говорит о том же. Сквернословие есть скверна. И когда я слышу, что москвичи придумали понятие «художественный мат», когда мне говорят: это жизнь, театр должен отражать жизнь, я отвечаю словами персонажа из спектакля «Эти свободные бабочки»: понос — это тоже жизнь. Давайте кормить артистов пургеном и ставить на сцене унитаз. Мат — это то же самое. Почему нельзя заменить мат резким русским словом. Я не понимаю правительство, которое, издав указ о запрете использования ненормативной лексики в средствах массовой информации, ни слова не сказало о театре и кино. В советское время был документ, определяющий нецензурную брань как нарушение общественного порядка, и он до сих пор не отменен. Русской национальной идее мат претит. Для меня это несовместимо, и я борюсь с этим, как могу.
— Какой период в жизни театра был самым успешным?
— Период Алексея Александровича Буркова, когда был первый выезд в Москву с Лобозеровым, когда показали три его спектакля и Лобозеров открылся всему Советскому Союзу. В 80-х годах спектакли Лобозерова одновременно ставили более 200 театров России. Были в истории театра такие полотна, как «Кремлевские куранты», «Люди и мыши», «Разрыв-трава». Золотой век. Очень успешный был период режиссера Андрея Штейнера. Его спектакль «На дне» по пьесе Горького, поставленный в 1999 году, идет до сих пор. Мы пришли с Андреем Штейнером в театр одновременно, когда зарплату не давали, коллектив был озлоблен, всем было трудно, но мы справились. Через год на новогоднем корпоративе одна актриса сказала, что хочет извиниться за тот прием, который они нам устроили. Коллектив поверил в себя, коллектив творил, делал такое, чего сегодня, к сожалению, нет.
Сегодня у театра есть свое замечательное здание, но коммерция получилась в ущерб творчеству. Мы вынуждены сдавать театр в аренду для выполнения финансовых задач, поставленных перед нами государственным заданием, которое мы не имеем права не выполнить. К примеру, из 15,5 полученных миллионов 11,3 млн. составил доход от спектаклей, 3,4 млн. рублей — аренда зала. Бывает, что иногда мы выпускаем спектакль, который на сцене почти не имел репетиций, а это неправильно. Серьезный спектакль требует не менее 60 репетиционных точек, из них хотя бы треть на сцене. Новая сцена имеет массу преимуществ — круг с кольцом, что дает возможность создать движение декораций и персонажей одновременно в разные стороны, провалы, подъемные и летательный механизмы. Все это используется, однако, применяя всю эту механику, мы делаем спектакль невыездным.
— Может, причина неудач в том, что при всей своей коммерции русский драматический остался бюджетным театром, и, как принято считать, актеры не получают должного вознаграждения?
— Если бы мне кто-нибудь в 1998 году рассказал, как коллектив русского драматического будет жить сегодня, я бы покрутил пальцем у виска. Сегодня мы просто не имеем права на что-то жаловаться. Средняя зарплата у артиста — 24 400 рублей. При этом многие подрабатывают, и если это не в ущерб творческому процессу, я это только приветствую. Зарплата художественного руководителя с учетом ежеквартальных премий — 57 тыс. рублей. Недавно мы отправляли в творческую поездку на запад артиста, так он вернулся с круглыми глазами и одной фразой: мы живем в раю! Когда он там, куда ездил, сказал коллегам, что нам здесь построили новый театр, дирекция снимает артистам квартиры и сколько эти артисты зарабатывают, там не поверили. По данным последнего российского театрального форума, артисты федеральных театров Питера получают от 17 до 31 тыс. рублей. То есть что касается зарплаты, мы не самые бедные. Другое дело, что чем больше имеешь, тем больше хочется.
— Чтобы вернуть успех, может есть смысл восстановить тот же «Вишневый сад», «Поминальную молитву», «Марию Стюарт», «Медею», которые собирали аншлаги? Известно, что провинциальные театры специально приглашают столичных артистов играть на их сцене, и таким образом привлекают публику.
— Вы не поверите, на гастролях нам до сих пор заказывают «Поминальную молитву», на много лет ставшую визитной карточкой нашего театра. Не раз мы обсуждали идею восстановить спектакль, который был поставлен еще в 1997 году. Я встретился с режиссером-постановщиком, получил его согласие, но второго такого актера, как Сергей Панков, мы не нашли, и вынуждены были отказаться от этой идеи. Мощный спектакль «Мария Стюарт», специально поставленный на двух актрис Ланину и Туманову, мы также не смогли восстановить. Умер режиссер-постановщик Сергей Болдырев, который сам без всякого художника по свету ставил свет, и делал это потрясающе. Одни артисты уволились, другие состарились. Даже если что-то и удастся восстановить, это будет совершенно другой спектакль. Была идея пригласить на роль ведущего актера какую-нибудь знаменитость вроде Юрия Соломина, но пока из этого ничего не получилось. Кто-то просит безумный гонорар, кто-то говорит, что до Улан-Удэ слишком далеко ездить и так далее.
— О чем вы жалеете?
— О том, что, несмотря на все попытки, нам не удалось сделать Улан-Удэ театральным городом. Иркутск — театральный город, там мы идем на ура. Чита — не театральный город, но там мы тоже идем на ура. Говоря профессиональным языком, театральность проявляется в показателях продажи билетов через кассу. В идеальном театре, как в «Табакерке», вообще не должно быть распространителей. В театральном городе через кассу продается где-то на уровне 40 процентов билетов, но в Улан-Удэ таких показателей нет ни у одного театра. Хотя по количеству спектаклей, зрителей, заработанным деньгам — у нас хорошие результаты. И еще я очень сожалею, что мы не вышли на «Золотую маску». На сегодняшний день из федеральных призов мы имеем только номинацию «Хрустальная роза Виктора Розова».
— Недавно в ваш театр привозил свой спектакль Владимир Конкин. В своем интервью он обозвал всех актеров глупыми, но при этом, судя по названию спектакля, сложилось впечатление, что сам он привез чисто коммерческий проект. Что вы на это скажете?
— Я впервые познакомился с Конкиным, мы много разговаривали, и могу заверить, он оказался необычайно интересным человеком, в высшей степени интеллектуальным. Я бы не назвал его спектакль совсем коммерческим. Когда после финала спектакля он встает на колени и произносит на публику монолог о жизни, о спектакле, о себе, это настоящее искусство. Улан-удэнцы пришли на его спектакль, переаншлага не было, но основная часть билетов была продана. Когда я провожал Конкина в аэропорт, в VIP-зале мы встретили владыку Савватия, я их познакомил, и позже владыка сказал мне: спасибо вам за Конкина, мы всю дорогу разговаривали, и это было незабываемо. Похожее впечатление на меня произвело общение с Песковым, Борей Моисеевым. Вне зависимости от того, что они делают на публике, по сути это очень интересные люди, но каждый в жизни выбирает свою дорогу.
— Спасибо за беседу!
