Погода
Согласитесь, не так просто вспоминать о том, что отодвинуто временем вдаль: забываются нюансы, стираются подробности. Однако есть одна тема, которая будет волновать до бесконечности. Это тема войны. Уходят ветераны, а «детям войны» - уже за семьдесят. Но ПАМЯТЬ должна остаться.
Когда объявили о начале Великой Отечественной, Любе Тарановой (ныне Любовь Георгиевна Ларина) было всего пять лет. К тому времени её семья уже переехала в райцентр Казачинское, оставив родину отца - деревню Новоселово. В силу возраста маленькая Люба не осознавала в полной мере глубины трагедии, только со всех дворов слышала в тот день надрывный женский плач. Бабы суетились во дворах угрюмо, обескураженные бедой, с опухшими от слез глазами.
Нельзя сказать, что война грянула нежданно-негаданно. Во всех домах были репродукторы, из которых часто звучала песня «Если завтра война…». Народ как будто готовили к чему-то страшному, обещая в тоже время быстро справиться с любым бедствием. Да и мужики частенько, собираясь вместе после работы, нет-нет да касались в разговоре опасной темы. «Не будет войны, мы с Германией дружим…Даже мир заключили…», - говорили одни. Другие, только усмехались, но ничего не говорили.
22 июня 1941 года выпало на воскресенье. Накануне казачинцы были заняты обычными для того времени делами. Беспокоились о покосах, собирались в тайгу за ягодой, занимались прополкой… Отец Любы - Георгий Васильевич работал мельником и готовился завершить недоделанную работу на мельнице. Но планы нарушило известие о войне...
Из художественных и документальных фильмов мы знаем, как провожали на войну солдат. Под крики баб и всхлипы детей грузились мужики в эшелоны, и мчал их поезд в неизвестность: кого к славе, кого на верную гибель. Однако в Казачинско-Ленском районе доставка на призывной пункт была иной. Зимой выехать из села можно было только на санях, запряжённых лошадью. Летом – на лодке по реке. По воде добирались до покосов и соседних деревень. Изредка курсировали пароходы, но с началом войны их, вероятно, загрузили другой более важной работой, поэтому новобранцы до Киренска, где находился военкомат, сплавлялись на плотах. Маршрут известный – вниз по течению Киренги от деревни Карам. Причаливали в Тарасово, Новоселово, Юхте - более десяти деревень по пути следования. Если призывников было много, сооружали ещё один плот. На плоту отправился на фронт и Любин отец.
- Мы жили на Малом острове,– вспоминает Любовь Георгиевна, - до берега, откуда отчаливали плоты идти было не далеко. На берег его провожала мама, и он давал ей наказы. Она была сильной женщиной, держалась мужественно. Всю войну она много работала, чтобы прокормить нас, детей. Вставала ещё до зари, чтобы до работы успеть проверить рыболовные снасти. Иногда был неплохой улов, тем и спасались… А порой и меня брала на промысел налимов. Этот вид рыбы любит прятаться в воде под корягами. Отодвинет мама корягу и бьет рыбину острогой – таким рыболовным орудием в виде небольших вил. Сноровка у мамы была отменная, а вот мне частенько попадало, если не могла лодку удержать и её сносило течением. Если улов был богатый, радовалась вся деревня: мама раздавала рыбу людям, которым жилось еще хуже.
…А плоты медленно двигались к Киренску. Вокруг проплывала родная сибирская природа. И, наверное, будущие воины мысленно прощались с ней. В каждой деревне этот немудреный транспорт причаливал к берегу и забирал новых печальных пассажиров. На берегу выстраивались группы провожающих, со всех сторон раздавались плач и причитания. Новобранцы бодрились, а на душе кошки скребли. Запрыгнут на плот, здесь им протягивают руки знакомые. Рукопожатия крепкие, мужские. Ладони мозолистые. Отвлекли их от привычных орудий труда. Скоро им держать оружие боевое…
А их жены не уходили с берега, пока плоты не скрывались за горизонтом, махали в след любимым мужчинам. Кончики головных платков то и дело порхали к глазам, чтобы стереть слезы... Им хотелось, чтобы запомнили их мужья другими, красивыми, но ничего поделать с собой не могли. Они, эти женщины еще не знали, что за годы войны превратятся в надорванных непосильным трудом с почерневшими лицами трудяг. За неимением рабочей силы именно они станут грузчиками и снесут в колхозные амбары на своих спинах ни один тяжелый мешок с картошкой или зерном, сметают ни один стог сена, раскорчуют, вспашут и засеют новые площади земли, чтобы хлебом помочь своим мужикам на фронте...
Вот и миновали село Казачинское, скрылся за поворотом Средний Луг – последняя его отметина. Несет дальше река печали. Присоединились ко всем осиновские мужики -солдаты. Впереди Карнаухово. Все встречные села и деревни, располагались на самом побережье Киренги, а карнауховские дома выстроились в километре от реки. Как известить население, что плот приближается? Призадумались мужики... И вдруг кто-то предложил: "А давайте-ка петь будем во всю мощь?!". Тут же зазвучали первые строчки. Их затянули те, кто знал песню. Она словно сама просилась на уста: "Прощай, страна моя родная, прощайте, славные друзья…". Эти две строчки повторились снова, но с большей силой, потому что их подхватывали остальные. В каждое слово вкладывали силу отчаянную, будто клятву давали, что не оставят Родину в беде. И далеко за хребтами эхо гулко подхватывало эти мужские голоса. Как у птицы крепнет в полете крыло, так крепчал мужской хор. Торжественно плыла над рекой песня, словно гимн прощания…
- Гляди-ка, бегут! Услыхали пение-то наше, - крикнул кто-то радостно на плоту. Первыми на берег прибежали, запыхавшись, мальчишки. Следом шли те, кого провожали из Карнаухово, за ними поспешала родня. Все село собралось здесь.
- Моя сестра Валентина, - вспоминает Любовь Георгиевна, - была среди провожающих. Видела, как причалили плоты и на берег начали сходить солдаты, чтобы хоть на время ощутить твердую землю под ногами и немного размяться, кое-кто даже приседал. Другие, рассмотрев в толпе родственников и знакомых, спешили обняться. Радовались встрече и прощались одновременно. Со всех сторон вновь слышался женский плач. Вдруг откуда-то из толпы чей-то уверенный голос пробасил: «Не ревите, бабы! Через месяц войну закончим и вернемся!». И такая надежда прозвучала в этих словах. Радостно как-то стало. Поверили… Или хотелось поверить…
Единственный человек, который остался на плоту, был мой отец. Я до сих пор не могу понять, почему он не сошел на берег? Чувствовал скорую разлуку навсегда? А может посчитал эти короткие минуты всплеска радости неуместными?
Георгий Васильевич Таранов погиб под Смоленском, его семье сообщили об этом скупой формулировкой в похоронке. В памяти Любови Георгиевны сохранились лишь скудные обрывки воспоминаний о нём. Когда девушка выросла она стала по крупицам собирать сведения. Воспоминания родных, соседей постепенно складывались в более-менее четкую картину. Из справки из госпиталя она установила место захоронения отца и поехала в незнакомые места под Смоленском, чтобы поклониться его могиле. Как память о нем осталась песня. Матрена Егоровна - бабушка Любы как-то рассказывала ей, что пели такую песню мужики, когда уходили на Гражданскую войну. И повзрослев, Любовь Георгиевна напевала её всегда, как взгрустнется о родном человеке, а сегодня эту песню исполняет народный ансамбль «Талица».
Дина Ярова.
