Погода
Мать умершего в больнице Алексея Асанова ищет справедливости
20 января в больнице № 1 города Черемхово умер 27-летний Алексей Асанов. Его мать, Ольга Григорьевна, несколько дней пыталась убедить врачей, что ее сын болен гайморитом и уже неделю мучается от страшных головных болей. Врачи пожелали поставить ему другой диагноз: отравление неизвестным веществом. Алексея лечили как наркомана. После смерти судмедэксперты пришли к выводу, что больной умер от отека головного мозга — ему на всем протяжении лечения ставили капельницы. Ольга Асанова намерена добиться наказания тех, кого считает виновными в смерти сына.
Мытарства по больницам
История Алексея Асанова уже облетела всю Россию и канула на фоне похожих историй. Между тем для Иркутска, а тем более для маленького Черемхово, это вопиющий случай — из ряда других, таких же вопиющих. Мать Алексея, которая несет на себе вину за то, что не смогла противостоять врачам, убедить их в том, что ее сын болен, поклялась себе довести до конца хлопоты по наказанию виновных. Все совершалось на ее глазах, и она до сих пор не в состоянии понять, почему ее не захотели слушать. Ольга Григорьевна начала ухаживать за больным сыном, когда Алексей на время болезни перебрался к ней.
— Он жил отдельно от меня. А 7 января пришел ко мне. До этого, в декабре, он простыл, заболел. В январе еще ходил на работу. А тут стал чувствовать себя хуже. Я повезла его в больницу № 2, что на Храмцовке. Там сделали снимок, анализы взяли и отправили нас в горбольницу № 1, сказали, что там нас будут ждать. Вечером поехали мы в горбольницу, в лор-отделение. Были праздники, и нам попросту не открыли дверь. Никто нас там не ждал. На следующий день мы поехали в свою больницу. Нас не приняли опять, снова отправили в больницу № 1. А там, сами знаете, как бывает в праздники: везут пьяных, обмороженных. Алеша зашел в кабинет, его грубо погнали. К этому времени у него голова начала болеть невыносимо. Он не смог больше ждать, и мы поехали домой.
Дома он пил обезболивающие таблетки. 11-го перестал есть, 12-го весь день спал. Ольга Григорьевна не на шутку забеспокоилась. На следующий день приехали друзья и, поняв, что дело серьезное, пообещали увезти Алексея в больницу. Они считали, что везти надо в Иркутск. Но до следующего дня Алексей не дотерпел. Мать, поняв, что ему с каждым часом все хуже, ближе к ночи вызвала скорую помощь. Скорая отнеслась к недомоганию не слишком серьезно, брать мужчину в больницу не хотела, мол, идите к участковому и лечите свой гайморит. Но мать настояла.
— В больнице нас принимала заведующая кардиологией, которая была тогда дежурным врачом. Алексей уже головы не поднимал, у него мутилось сознание. «Он же неадекватный!» — сказала врач. Стали говорить про наркотическое опьянение. Я пытаюсь возражать, что, мол, никогда не употреблял он наркотиков, а последние дни под моим присмотром был, не ходил никуда. И все на нас с ехидцей смотрели: «Ну-ну, мать всегда последняя узнает».
Госпитализировать Алексея не торопились — снова отправили в больницу № 2 на анализы. Оттуда молодого человека на скорой доставили опять в больницу № 1. Пять часов Алексей и его мать сидели в приемном покое.
— Ольга Григорьевна, смотрел ли Алексея узкий специалист? Вы ведь говорили медикам о том, что сын страдает гайморитом.
— Вызвали заведующую лор-отделения с такой формулировкой: «Тут мамаша скандал устраивает!» Заведующая посмотрела снимок, резко поговорила с Алешей, меня слушать не стала, сказала, что поводов для госпитализации нет, и дала заключение: надо везти в психбольницу. Как наркомана. Но в наркологическом отделении толь
о руками развели — не было никаких оснований считать, что Алексей употреблял наркотики.
«Ну что, передоз?»
Наконец, Асановых приняли в больнице № 1. Но врачи упорно держались версии, что Алексей употреблял какие-то вещества. В карте так и написано: отравление неизвестным веществом, наркотическое опьянение. Впрочем, диагноз «острый гайморит» в записях тоже значился. Но лечили не от гайморита. «Откапаем, мамаша. Не переживайте. Еще из больницы сбежит», — успокаивал младший персонал Ольгу Григорьевну.
— Его стали «откапывать». Но это было прямо противоположно тому, в чем он нуждался: нужно было выводить из организма воду, а ему, наоборот, вводили. Я считаю, что они его убили. Утром следующего дня друзья навестили Алексея, а затем поехали с печальным докладом к Ольге Григорьевне.
— Сказали: лежит, глаза не открывает, ночью к нему никто не подходил. Врач нам доложила прямо противоположное: утром все было нормально, глаза открывал. А в карточке появились такие записи: «Со слов больных, выходил из палаты в туалет и был приведен за руки друзьями». Больные якобы говорили, что Алексей принимал какие-то таблетки, принесенные друзьями.
Заметим, там же, в истории болезни, записано, что в 10 утра «больной продуктивному контакту недоступен». Ольга Григорьевна после обеда пришла повидать сына — он был без сознания. Няня все еще пыталась успокоить ее: «Ну что, передоз? Ничего, ничего, откапают». Алексея перевели в реанимацию — «откапывать» дальше.
— Меня же никто не слышал: я говорила, что у Алексея гайморит. Они продолжали вводить ему в организм жидкость. Почему они меня не слышали?
«Подождем, пока остановится сердце»
— В тот же день вечером врач сказала, что Алексею лучше. Я приехала в больницу. Меня не пускали, говорили, что Алексей спит. В реанимации в выходные дни не было врача, только медсестры. Они сообщали только, какое у больного состояние. В понедельник вышел ко мне врач-реаниматолог Шкурченко. Он сказал: «Ночью была клиническая смерть, мозг умер, остается ждать, когда остановится сердце». Вот и все. И ушел.
Ольга Григорьевна и ее старший сын Андрей, который прилетел из Москвы по вызову матери, поехали в больницу требовать у главврача спасти Алексея. Главврача они нашли в департаменте здравоохранения г. Черемхово. Главврач и начальник департамента пообещали, что вызовут санавиацию.
Вечером Ольга Григорьевна написала мэру Черемхово Вадиму Семенову электронное письмо, где изложила все обстоятельства. — Мэр сразу отозвался. Мы на следующее утро попали к нему на прием. Он позвонил в департамент. Ему тут же, по телефону, сообщили, что мой сын якобы наркоман. Я сказала мэру, что это неправда. «Тогда в 14.00 у меня в кабинете». Так мы попали на совещание. Мы выслушивали домыслы медиков о том, что Алексей был в стрессовом состоянии из-за развода. Они делали какие-то фантастические заключения о том, что на нервной почве сын мог принимать наркотики. Но моего сына знает весь город, он единственный мастер, который делает электронику на иномарки. Я высказала все, что думаю по поводу этих домыслов. Рассказала мэру о наших злоключениях в черемховских больницах. Я врачей спросила: «Скажите, какой все-таки диагноз?» Они глаза опустили, молчат. Мэр тут же вызвал специалистов медицины катастроф.
— Вы беседовали со специалистами медицины катастроф?
— Нет. Я видела машину во дворе больницы и одного врача. Никакой аппаратуры не видела. Врач этот сказал то же, что и прежде, — интоксикация. И руками развел.
Алексей Асанов умер 22 января. Судмедэксперты вынесли свой вердикт: отек, набухание головного мозга. Причина смерти: абсцесс головного мозга. Маленькому сыну Алексея бабушка до сих пор не сказала, что папа не придет.
— Все боюсь, что позвонит по телефону и спросит: «А где папа?»
История болезни вызывает вопросы
Когда Ольга Григорьевна заполучила историю болезни сына (опять же только благодаря мэру), она изучила все данные этой истории и была немало удивлена. Например, в документах значилось, что от медицины катастроф 19 января приезжали трое врачей, в том числе и сам директор центра медицины катастроф Виктор Бучинский.
— Какой они поставили диагноз?
— Видите, один диагноз: смерть.
Кроме того, в продолжении было написано, что больной 19.01 был консультирован также дежурным нейрохирургом санавиации областной клинической больницы Петровым П.А. Нейрохирург рекомендовал провести УЗИ органов брюшной полости.
Действительно ли эти специалисты обследовали Алексея, Ольга Григорьевна не знает. Мы сделали звонок Виктору Бучинскому, директору Центра медицины катастроф. Разговор получился странный.
— Виктор Станиславович, не могли бы вы сказать, выезжала ли ваша машина в Черемхово к этому пациенту?
— Я сейчас не возьмусь утверждать на 100 процентов, что это были наши специалисты. Надо поднимать дела. У нас по 7—8 вызовов бывает. Там, насколько помню, была очень серьезная ситуация.
— Но там сказано, что вы лично ездили...
— Если вы готовы сделать официальный запрос... Вот будет расследование, тогда информацию предоставим.
— Хотелось бы только знать, выезжали или нет. Мы не просим комментария относительно диагноза.
— Все. Извините, я занят.
Поневоле задумаешься, а не поддельная ли запись в истории болезни? А не круговая ли здесь порука медиков, из-за которой очень редко удается доказать вину врачей в судах?
19 января, за три дня до смерти Алексея, мать и брат сами звонили в Иркутск, в Центр медицины катастроф, интересовались, есть ли реанимационная машина, которая сможет транспортировать тяжелого пациента.
— Но наша больница его не отдала, сказали — нетранспортабелен. Я считаю, что его отсюда отдавать не хотели, потому что крупно накосячили и хотели скрыть свои косяки.
Ольга Григорьевна и Андрей запаслись диктофоном и обошли всех врачей, которые принимали участие в лечении Алексея. Они пытались установить, что врачи думают о диагнозе. Они задавали вопросы: проводили ли тест на наркотики, уверены ли врачи в том, что Алексей под наркотиками?
— Ответы были такие: слабоположительный тест, такое может быть и от обезболивающих. Так от чего его лечили? С чего они взяли, что он наркоман, что наглотался таблеток?
Мать Алексея рассказывает, что без ее согласия врачи взяли пункцию спинномозговой жидкости:
— При абсцессе головного мозга это категорически запрещено! — Ольга Григорьевна вынуждена читать медицинские книги и консультироваться со специалистами для того, чтобы иметь достаточные аргументы для возражения врачам. Хотя она считает, что не нужно быть медиком, дабы сделать вывод относительно истории с ее сыном: все очевидно — пришел с насморком своими ногами, обратно вынесли в гробу.
В истории болезни мать нашла еще одну непонятную запись. — Написано еще, что у него внебольничная гнойная пневмония. То есть он ею заболел до больницы. Но 7 января мы делали рентген, снимок показывали врачу — снимок был чистый. 13 января сын был помещен в больницу. Я могу сделать из этого только один вывод...
Друзья готовят митинг
— Я сказала всем им, что не остановлюсь, — Ольга Григорьевна настроена очень решительно, желая доказать вину медиков. Она написала заявление в прокуратуру. Она нашла специалистов, которые готовы изучить историю болезни и помочь ей в ее деле. Друзья Алексея поддерживают мать погибшего. И со своей стороны хотят помочь ей. Наталья Прудникова дружила с Алексеем с детства. Она сама столкнулась с произволом черемховских врачей.
— Это не первый и не последний, я уверена, случай. Я сама столкнулась с врачебным равнодушием именно у нас в Черемхово. Есть, конечно, хорошие доктора, но их немного. Меня оперировали в Усолье. Но перевязки я собиралась делать в Черемхово — не ездить же мне каждый день в Усолье. Так в родном городе мне отказали. Случай с Алексеем уничтожил остатки терпения.
Наталья говорит, что их с Алексеем общие друзья и знакомые поддерживают инициативу устроить пикет в Черемхово, чтобы высказать той системе здравоохранения, которая способствует смерти молодых и практически здоровых людей, свое негодование. Сегодня они отнесут в мэрию заявление с просьбой разрешить пикетирование...
Светлана Михеева, «СМ Номер один»
