Погода
Начало лета. Время экзаменов. Скоро сотням тысяч подростков предстоит решить один из главных вопросов их жизни — выбрать профессию. Это куда важнее, чем ЕГЭ, стандарты нового поколения и подушевое финансирование. Но осмысленный выбор удается совершить лишь немногим. Ни государство, ни школа, ни семья не обеспечивают условий для полноценного принятия решений — российская система профориентации одна из самых плохих в мире. В итоге люди будут годами мучиться из-за неудачного выбора, а общество получит армию работников, которые ненавидят свою работу
Районная школа Москвы. Учитель географии и школьный психолог пытаются поговорить с девятиклассниками о выборе профессии. Занятие проходит нелегально — в журнале значатся «Особенности народного хозяйства Дальнего Востока». Но ситуация совсем критическая: заканчивается учебный год, и почти весь класс собирается уходить в специализированные колледжи. А уроков, посвященных профессиональной ориентации, расписание не предусматривает.
Занятие начинается с банального: «А кем вы хотите работать, когда вырастете?».
— Ну… Я хочу быть операционисткой в банке, — сообщает, потряхивая плохо прокрашенными рыжими кудрями, девятиклассница Маша.
— Чем тебе нравится эта специальность?
— Мне… Ну как это… Такая вот специальность… Интересная, наверное… А вообще я ненавижу сидеть на жопе ровно.
— Так ведь операционистка — это как раз «сидеть ровно». Почему ты именно эту профессию выбираешь?
— Фиг его знает. Наверное, там зарплата стабильная.
Следующим отвечает Марат. Учителя его любят. Хотя бы за темно-карие глаза, очень добрые и очень умные. И за улыбку — тоже умную и добрую.
— Я хочу работать… Ну как это… На «ф» начинается…
— Финансистом?
— Не… Другое. Ф-ф-ф-…
— Фармацевтом?
— Да ну! Я хочу в этом самом работать, в ФСБ…
Оба педагога нервно вздыхают и переходят к следующему ученику.
— Я буду врачом — и точка! — почти выкрикивает с задней парты Ира.
Географ с психологом чуть успокаиваются.
— Скажи, Ира, а какой ты видишь себя через десять — пятнадцать лет?
Ира выскакивает из-за парты и, отчаянно жестикулируя, вещает:
— Я вот такая вся красивая и крутая, я главная в отделении, типа как заведующая! Зарплата у меня огромная. Кабинет у меня огромный. Вот иду я по отделению в белом таком халате и всеми командую. И все меня слушаются. Поняли?!
— Вообще-то главное для врача — людей спасать… — доносится с первой парты робкий голос некрасивой отличницы Оли.
— Да ну этих людей на фиг! — уверенно парирует Ира.
Скучное слово
Профориентация. Скучное слово с официозным душком. Вспоминается советское время, когда на урок приходил какой-нибудь передовик производства и по бумажке зачитывал: «Наша специальность очень важна для развития социалистического народного хозяйства…»
Но ведь выбор профессии — это очень серьезно. Помните у братьев Стругацких: «Жизнь дарит человеку три радости — друга, любовь и работу». Во многом именно работа определяет выбор друзей и любимых. Вокруг профессии формируются привычки, характер, образ жизни, круг общения, личные отношения. Даже мужа или жену человек часто находит неподалеку от рабочего места. Поэтому вместо унылого слова «профориентация» можно использовать куда более возвышенное словосочетание «выбор жизненного пути».
— Ненавижу свою работу. Живу от выходных до выходных… Когда в вузе училась, чем больше узнавала о специальности, тем меньше хотела по ней работать. Когда закончила, думала, что временно здесь поработаю и найду другое место. Но это оказалось трудно… Я с ума схожу. Когда дома, то постоянно плачу, никого не хочу видеть. Была у врача, он советовал попить новопассит… А мне просто жить не хочется, когда думаю, что завтра надо идти на работу! — жалуется двадцатисемилетняя Яна из Железногорска.
Таких в России тысячи, может быть, сотни тысяч. Окончив школу, человек выбирает специальность почти наобум: «подруга поступает туда же», «название факультета понравилось», «мама так сказала», «по баллам ЕГЭ проходил» и т. д. О будущей профессии он практически ничего не знает.
В России как минимум половина выпускников вузов работает не по той специальности, которая значится у них в дипломе. Для некоторых профессий эта доля доходит до 70–90%.
— Если, к примеру, авиационный инженер становится страховым агентом, а дипломированная медсестра зарабатывает официанткой в ресторане, то общественные и личные ресурсы, вложенные в их профессиональное образование, оказываются во многом обесцененными, — считает Владимир Гимпельсон, директор Центра трудовых исследований Высшей школы экономики.
Конечно, в определенных масштабах смена специальности — это нормально. Ну, случился у человека экзистенциальный кризис, и решил он, что бухгалтером быть противно, а молекулярным биологом очень даже интересно. Так бывает. Но когда несовпадение человека и профессии становится массовым явлением, дело чревато огромным ущербом для государства и сильнейшими неврозами для граждан.
Средняя школа: никто не учит выбирать
Россия — страна, где система выбора профессии, пожалуй, самая плохая в мире. В малоразвитых государствах существует простой и традиционный путь — идти туда, где работают родители или соседи. Если дед выращивал рис, отец выращивал рис, и вообще все вокруг выращивают рис, то, стало быть, и сыну предстоит этот самый рис выращивать.
У нас эта схема не работает. И не только потому, что слишком уж патриархальна. Родители нынешних подростков делали свой профессиональный выбор как раз в период развала социализма и начала строительства капитализма. В те времена математики становились бандитами, трактористы — продавцами, ядерные физики — сантехниками. Произошла полная перезагрузка. Были разрушены профессиональные традиции семей и целых районов.
Есть другой вариант: во многих развитых странах существует многоступенчатая система, помогающая подростку осмысленно выбрать специальность. У нас такой пока нет, и никто не торопится ее выстроить.
В США вопросом профориентации начали всерьез заниматься больше ста лет назад. Еще в 1908 году экономист Фрэнк Парсонс учредил бюро по руководству выбором профессии. В сегодняшнюю американскую школьную программу включен курс Career Development (развитие карьеры), который преподают детям с 5 до 14 лет. В 1994-м была даже утверждена федеральная программа «От школы к работе».
В Японии дети обязаны «попробовать» разные профессии. Например, школьник приходит в офис, садится за компьютер и пишет программу. Так он знакомится с профессией программиста. Конечно, все это проходит под контролем взрослого специалиста, которому часы такой практики оплачивает государство. В итоге за школьные годы у ребенка накапливается более четырех десятков «проб» по всем видам работ.
— Выбор профессии — это такая же дисциплина, как география, — объясняет Вера Пчелинова, преподаватель кафедры психологии труда психфака МГУ. — Но если географию в школе пять лет преподают, то про профориентацию и пяти минут не говорят. Получается, что предмет они не проходили, а сдавать его требуется.
Российский школьник обязан выучить, где расположены месторождения бокситов и какова экономическая специализация Чукотского автономного округа, а про собственную профессиональную жизнь ему задумываться не положено.
— В российских школах нет ни обязательного, ни факультативного предмета, на котором школьников обучали бы выбору профессии, — рассказывает Людмила Мардер, директор Второй Санкт-Петербургской гимназии. — Ведется ли профориентация в школе, зависит от классного руководителя или директора.
— В отдельных школах директора, понимая важность профориентации, проводят тестирование. И это программа максимум, — рассказывает Елена Пряжникова, доктор психологических наук, заведующая лабораторией. «Психологические основы профессионального консультирования» МГППУ. — Нас зовут в школу: «Проведите быстренько тестирование, нам к 15.00 нужно отправить отчет в департамент образования». Быстренько! Вопрос судьбоносный, а мы хотим решить его с наскока, разовым тестированием — как будто температуру измерить. На самом деле это длительный процесс, на много лет.
«Нравится ли вам ремонтировать механические и электротехнические устройства, используемые в быту?», «Доводилось ли вам сочинять музыку, песни, имеющие успех у сверстников и взрослых?» — примерно такие вопросы предлагают классические тесты. И это чуть ли не единственный инструмент, который должен помочь подросткам выбрать свой жизненный путь. Находим в интернете один из таких тестов и честно отвечаем на вопросы.
Компьютер выдает список профессий, которые подходят нам больше всего. На первом месте — маркетолог. Далее примерно с тем же баллом соответствия следуют: юрист, библиограф, фармацевт-провизор, банковский служащий, биофизик, технолог в тяжелой промышленности, работник государственного управления… Коротко и ясно.
— Вся профориентация свелась к психодиагностике: «Ваши характерологические особенности совпадают с позицией “врач”», — поясняет Елена Пряжникова. — Но что должен знать ученик об этой профессии, кроме того, что врач лечит людей? Какие его ждут профессиональные деформации, какие возможны профзаболевания, риски, перспективы развития карьеры. И, быть может, получив эту информацию, он изменит свое решение.
Тестирование оказывается бессмысленным, если подросток не имеет ни малейшего понятия о том, чем занимаются люди той или иной профессии. А этого наше образование не дает. Никто не объясняет, чем занимается астрофизик, молекулярный биолог, аудитор или актуарий. Зачастую этого не знают и учителя.
— Как-то мы попросили школьников 9–11-го классов написать эссе на тему «Моя карьера», — рассказывает Пряжникова. — И получили пугающе однообразный результат: «У меня будет дорогая машина, я буду работать в офисе, дорогой костюм, обед в ресторане». И лишь в одном-единственном эссе мы обнаружили: «Я хочу работать так, чтобы родители были счастливы». Это какой-то киношный образ профессий в сочетании с диким инфантилизмом.
Специального курса по ознакомлению с профессиями в России не существует, есть только несколько страниц в учебнике «Окружающий мир» для младших классов и частная инициатива отдельных продвинутых педагогов. Захотели — сводили школьников на авиационный завод или пригласили сотрудника рекламного агентства выступить перед классом. Не захотели — пусть дети сами догадываются, чем занимается инженер или рекламщик.
По-хорошему, в школах надо вводить специальный предмет типа «Мир профессий», выпускать по нему учебник, начинать готовить специалистов, выделять часы и ставки, обеспечивать возможность для индивидуальных консультаций. В крайнем случае этот блок можно было бы поставить в программу обществознания или экономической географии. Но пока никто не собирается этого делать.
Чтобы подготовить человека к осмысленному выбору профессии, надо очень многое изменить в школьной программе. Учебные дисциплины в большинстве своем дают неплохие знания о мире, но очень мало рассказывают о том, как получили эту информацию ученые. И если лабораторные работы по химии являются обязательной частью изучения этого предмета, то анализ источников на уроке истории — признак повышенной креативности учителя. Обычно исследовательская работа историка остается за кадром точно так же, как работа психолога, социолога, геолога. Подросткам очень мало известно о содержании профессий.
Но одних только знаний недостаточно. Школьник должен еще научиться самостоятельно выбирать, а этому ни школа, ни семья, как правило, не учат. Большинство нынешних подростков чрезвычайно инфантильны: «мама сказала», «учительница сказала». Но ведь наступает момент, когда серьезное решение приходится принимать самостоятельно…
Семья: отыграться за свои неудачи
Итак, современная российская школа с выбором профессии помочь не может. Значит, этот пробел должны восполнить родители. Вот только и у них это не всегда получается. Порой они не могут толком объяснить, чем сами занимаются.
— У меня папа банкир! — уверенно заявляет восьмиклассник Игорь.
— То есть владелец банка? — уточняем мы.
— Не совсем, он там работает.
— А кем?
— Как кем? Я же говорю — банкиром!
— Понимаешь, в банке работают люди разных профессий: финансовые аналитики, программисты, управляющие, операторы-кассиры и так далее. Так кто же твой папа?
— Я не понимаю, о чем вы спрашиваете… Я же ясно сказал: он банкир! Вот недавно банк, в котором он работал, закрылся, он был без работы, другую нашел.
Родители по разным причинам не слишком охотно делятся с детьми деталями своей профессиональной жизни: кто-то считает, что все равно ничего не поймут, кто-то не слишком гордится своим делом, кто-то просто занят.
— Часто родители вкладывают в ребенка свои нереализованные мечты и идеи, — говорит психолог-консультант Анна Мухина. — Порой рассуждают так: «Я хотел стать ветеринаром, у меня не получилось. Значит, мой сын уж точно будет ветеринаром». Чаще это касается творческих специальностей. Мама, которая мечтала стать балериной, но не прошла по конкурсу в балетную школу, уже с трех лет не кормит свою девочку, чтобы та была достаточно худенькой.
Психолог Эльмира Давыдова рассказывает, что недавно консультировала женщину, которая пятнадцать лет проработала бухгалтером, а потом вдруг выбросила все книги по бухучету и занялась шитьем, о чем мечтала всю жизнь.
— А кто велел ей идти в бухгалтерию? — возмущается Давыдова. — Мама велела. Будучи хорошей дочкой, она встала на этот путь. И шла по нему столько, сколько могла. А потом все, человек устал себя принуждать. Правильная родительская установка совсем другая: «Трудись, и у тебя все получится. Действуй, мы поддержим тебя».
Задача родителей не столько в том, чтобы указать пальцем на конкретный факультет менеджмента или отделение биотехнологий. Они должны научить детей выбирать самостоятельно.
— Если мама с папой активно поощряли интерес ребенка к различным кружкам и секциям, дали ему возможность попробовать себя в разных видах деятельности, то у ребенка сформируется отношение не только к этим занятиям, но и к самому себе, — поясняет Анна Мухина.
Вузы: слишком быстро и слишком узко
— Мне очень импонирует система, которая принята, например, в Израиле, — говорит Елена Пряжникова. — Окончив школу, человек не бежит сразу куда-то поступать, а сначала служит в армии, участвует в разнообразных волонтерских проектах. На некоторые специальности в Израиле вообще берут только, скажем, с 23–24 лет.
Это общемировой тренд — сроки выбора профессии откладываются. Окончательное решение принимается, как правило, уже после двадцати лет. У нас все наоборот: выбор приходится делать все раньше и раньше. В продвинутых гимназиях уже в 6–7-м классе школьнику надо определиться с профилем обучения. Попал в гуманитарии — стать потом инженером будет безумно сложно.
— Во многих европейских странах в школе учатся гораздо дольше, чем в России, по 13–14 лет, — говорит Владимир Гимпельсон. — Заканчивают в 19–20 и поступают в колледж. Выбор откладывается на более поздний срок, когда человек становится взрослым.
У нас положено поступать в вуз как можно быстрее. Наличие высшего образования уже стало социальной нормой. Зачем? На какую специальность? Эти вопросы отходят на второй план. Главное — поступить. Сейчас, по данным Центра трудовых исследований ВШЭ, каждый четвертый выпускник вуза в стране занимается работой, не требующей высшего образования.
Сама идея, что их чадо после школы может не поступить в вуз, вызывает у большин-ства родителей панику. Это мало связано с призывом в армию: родители девочек паникуют примерно так же, как и мальчиков. Поступить можно куда угодно: на инженера холодильных аппаратов, на специалиста по рогатому скоту — лишь бы стал студентом. При этом поспешное поступление в вуз не дает человеку времени осмотреться, что-то попробовать и действовать потом более осмысленно. Если кто-то посмеет заикнуться о том, что поступать стоит не сразу после школы, а выждав хотя бы год, он тут же столкнется с бурей негодования.
— А что значит потерять год? — удивляется психолог Эльмира Давыдова, уже привыкшая к подобным возражениям. — Он что, в могиле этот год проведет? Те, кто идет учиться нелюбимому делу, теряют пять лет! Боитесь, что через несколько лет после школы не сможете сдать ЕГЭ? Но если человек чего-то сильно захочет, он обязательно сдаст. Ведь речь идет об образовании, о жизни, о правильном пути.
Несмотря ни на что, 75% выпускников российских школ устремляются в вузы. И здесь возникает следующая проблема: перейти с одной специальности на другую, уразумев в конце концов, что поступил «не туда», крайне сложно. Как и поменять — по окончании вуза — место работы: не хватает знаний о смежных профессиях. Система гибкого обучения, предполагающая определенный набор факультативных и обязательных курсов, у нас, в отличие от европейских стран, не развита.
— Вот посмотрите… — говорит Владимир Гимпельсон и открывает сайт МГТУ им. Баумана.
Вместе пересчитываем специальности. Доходим до сотни: «Автомобиле- и тракторостроение», «Многоцелевые гусеничные и колесные машины», «Подъемно-транспортные, строительные, дорожные машины и оборудование»… На сайте Массачусетского технологического института их едва наберется два десятка. Дальше смотрим европейские классификаторы специальностей: у них штук восемьдесят. У нас почти шестьсот.
— Образование должно быть построено так, чтобы перемена работы не вызывала больших потрясений, — считает Гимпельсон. — У нас выпускник получает узкую специальность. В США, на которые мы сейчас больше всего ориентируемся, специальности широкие. Как показывают наши исследования, чем уже специальность, тем больше вероятность, что вы по ней работать не будете.
Российский же студент, так толком и не поняв, кем он будет в жизни, оказывается ограничен жесткими рамками учебной программы. Конечно, любое образование устроено по принципу воронки: сначала общие курсы, потом все более и более специализированные. Только западная система подразумевает, что в этой воронке несколько отверстий на выходе, а у нас — строго одно.
— У меня есть друг американец, у него две дочери учатся в колледже, — продолжает Владимир Гимпельсон. — Каждая получает сразу две специальности, главную и второстепенную. Одна девушка учится на химика — это ее главная специальность, и одновременно на кинорежиссера. Вторая дочь, соответственно, историк и музыкант. Она играет на барабане. Но это не значит, что она обязательно будет играть на барабане или станет историком. Это некий общий профессиональный уровень. После она может захотеть стать физиком и поступить в магистратуру по этой специальности.
Теоретически не так уж сложно создать систему, помогающую людям выбрать профессию. Ввести учебный курс и консультации в средней школе, поощрять стажировки и экскурсии подростков на предприятия, приглашать в школу профессионалов из разных областей, сделать более гибкой специализацию студентов и так далее.
Но, увы, сейчас и общество, и чиновники, и сами педагоги увлеклись организационным реформированием школы, а содержание осталось на периферии. На первом месте — пресловутый ЕГЭ, подушевое финансирование, новые стандарты и панические вопли о «разрушенном образовании». А про то, что нужно человеку, чтобы полноценно жить и работать, все как-то позабыли.
Авторы: Дарья Золотухина, Светлана Скарлош, Григорий Тарасевич.
Фото: Кирилл Лагутко для «РР».
"Байкал24"
Опубликовано в
