"Врачебная тайна" фантаста

Доктор Корабельников раскрыл "РГ" секрет молчания Корабельникова-писателя

Новость о том, что впервые в России к изданию готовится двухтомное собрание сочинений известного красноярского прозаика и поэта Олега Корабельникова, стала уже событием в многочисленном сообществе давних и молодых его почитателей.

В блогах завзятых книгочеев самый распространенный вопрос: "Где Корабельников пропадал, почему его не печатали?". С этого корреспондент "Российской газеты" и начал разговор с автором "Мастера по свету", "Башни птиц", "К востоку от полночи".

Российская газета: За четверть века нашего знакомства, Олег Сергеевич, не припомню громкой публичной акции с твоим участием. Даже в разгар перестройки, когда книги "одного из самых титулованных сибирских фантастов", переведенные на четырнадцать языков, были изданы едва ли не на всех континентах, ты держался в тени. А потом и вовсе исчез из поля зрения. Не любишь шумихи?

Олег Корабельников: Не в ней дело, хотя это и вправду - не моя стихия. Просто писать перестал. Ну, вот в детстве марки собирал, спичечные этикетки… Насекомых очень любил, носился за ними с сачком, коллекционировал. В хоре пел - без слуха, без голоса, без дикции. В художественную школу четыре года ходил, закончил ее. Зачем - художником ведь не стал? Всем этим увлекался искренне. Но - перестал. Так и с литературой, в которой оказался совершенно нечаянно. Какие-то смешные стишки сочинял, не больше, когда в 1970-м, познакомился с Сережей Федотовым, Виталием Шленским, Мишей Успенским, безусловно, самым талантливым из нас. А через пять лет Сергей в Литинститут решил поступать. Ну, и мне интересно стало. Уже закончил мед, работал и вдруг - из куража - вместо начатой диссертации взялся за рассказы. Три первых отправил вслед за Федотовым на творческий конкурс. И прошел его. А потом и экзамены сдал на заочное. К наставнику попал очень мудрому - Владимиру Амлинскому. Два рассказа в год необходимо было ему представлять. Так, незаметно и преодолевал любительский барьер.

РГ: С жанром тоже не сразу определился?

Корабельников: Не задумывался я о подобных тонкостях, понимаешь? Писал, как писалось. Словно участвовал в захватывающей игре. Но однажды из Москвы на семинар в Красноярск прилетел наш земляк - маститый в те годы фантаст Сергей Павлов. Увидел какие-то мои вещи, что-то посоветовал стилизовать…

РГ: Выявил, получается, твои собственные, скрытые до поры пристрастия?

Корабельников: Получается так. А интересовали меня всегда мифология, русское язычество. Книг об этом не было абсолютно. Только лет через десять вышло несколько мощных томов Рыбакова, тогда же, в конце 1970-х, редчайшую, может быть, единственную книжку ХVIII века - о славянском баснословии - чудом обнаружил у одного антиквара. Имена почти всех героев "Башни птиц" - родом оттуда.

Вообще ужасно обидно: почему нет русского эпоса? У киргизского народа - "Манас", у калмыков - "Джангар", даже у американских индейцев есть своя "Песнь о Гайявате", созданная Лонгфелло на основе сказаний. У нас же - лишь отдельные сказки, разрозненные былины.

РГ: Хотелось докопаться до корней?

Корабельников: Очень. Истинная душа народа, тот самый русский характер - именно там, в фольклоре. В юности загорелся максималистским желанием собрать все воедино из осколков. Как финны - "Калевалу". Не по плечу оказалась задача: всю жизнь ведь понадобилось бы ей посвятить. Но вообще-то поднимать, отскабливать древние пласты, разгадывая, восстанавливая по крупицам утраченную информацию, - все это мне очень близко. Был период, несколько лет подряд приходил на автовокзал, уезжал в разные села и ходил от избы к избе в поисках старинных икон. Покупал, менял, дарил, реставрировал с помощью специальных книжек, которых кучу перечитал. Освоил технику яичной темперы, составлял, растирал краски… При этом данное себе обещание - ни одной иконы никогда не продавать - не нарушил ни разу. А икона, если даже поначалу захватывает исключительно как произведение искусства, со временем непременно порождает массу вопросов. Захотелось глубже познать православие. Нашел библию, познакомился с потрясающими батюшками. А поскольку все в мире взаимосвязано, потянуло осмыслить ислам, иудаизм, буддизм, восточные культы.

РГ: А возможность камуфлировать мысли, в пору соцреализма недопустимые, - разве не она, прежде всего, притягивала у нас к "фэнтэзи" и пишущих, и читающих?

Корабельников: Эзопов язык испокон веку считается привилегией рабов, но должен признать: умение зашифровать правду, иносказательно назвать черное черным и не угодить на "костер инквизиции" - штука увлекательнейшая. И расшифровка, кстати, - тоже. Иной пытливый читатель умудрялся отыскать даже подтексты, о которых писатель не помышлял.

РГ: Трудно поверить в отсутствие авторской солидарности с Печальным мышонком из твоих "Глупых сказок", когда он признается, что больше всего на свете любит запах черемухи, самого себя, долгие споры и пироги с грибами. Образ врача Оленева, переходящий из рассказов в повести, во многом, наверное, и вовсе списан с себя. Так и вижу череду твоих дежурств в реанимации 20-й больницы, долгие годы работы в роддоме…

Корабельников: У меня удивительная специальность: реаниматолог-анестезиолог. В самом названии -- особая философия. Каждая половинка дополняет другую. Тем, что отрицает ее. Реанимация - возвращение души в умирающее тело. Анестезиология - усыпление души. Если операцию сравнить с судебным процессом, то хирург - прокурор, а я - адвокат. Защищаю человека от боли. Каждый день участвовать в борьбе со смертью - напряжение невероятное, но процесс этот очень люблю. И, конечно, постоянно размышляешь о таинстве жизни, конечной и бесконечной. Недаром ведь столько литераторов дала миру медицина. Самый великий из них для меня Станислав Лемм. В фантастике на эту высоту никто еще не поднялся.

РГ: Как же, изо дня в день наблюдая людские страдания, не погрузиться во мрак, из которого потом не выкарабкаешься? Думать о Воскресении? Твой Егор в "Башне" "понял, что лежать в этой комнате и ничего не делать для спасения вымирающего племени, по меньшей мере, преступно. И как-то ночью он разделил себя на стаю малиновок и вылетел в форточку, минуя яркие фонари. То ли снова вернулся в тайгу, еще не тронутую человеком, то ли просто умер, отдав свое тело земле, а душу рассыпав среди трав и кузнечиков… Теперь он был везде, где билась жизнь, где цвел цветок и пела пчела".

Корабельников: Если о моих творческих исканиях говорить, то в них больше, скорее, пантеизма: да, Бог везде, он разлит во Вселенной. И мы, как его частица, - тоже.

РГ: Отсюда в "Башне" и эпиграф из Заболоцкого: "Да, человек есть башня птиц, зверей вместилище лохматых.."?

Корабельников: Сама повесть, скорее, из Заболоцкого, которого очень люблю. Многие его мысли просто по-своему пересказывал. Абсолютного зла, абсолютного добра я всегда избегал, но суть мироздания - не дуализм, не деление на "черное" и "белое". Все едино, все вытекает одно из другого.

РГ: Что больше манило тебя в детстве - микроскоп или телескоп?

Корабельников: Метался между ними. И от кузнечика, и от звездного неба глаз не мог оторвать. Микрокосмос ведь - та же Вселенная. До сих пор обожаю разглядывать одуванчик. Вечером был желтым, на ночь закрылся - утром уже белый. Хорошо понимаю японцев, умеющих получать удовольствие от самых простых вещей.

РГ: А, "разглядев" человека, к чему пришел?

Корабельников: Словами я сказал все, что хотел. Мир при этом познавать не устал и в нем не разочаровался. Сижу, правда, инкогнито и в социальных сетях, ежедневно считываю информацию.

РГ: О свободе мировой Сети и супер-футурологи не мечтали. Факсы, пейджеры возникли и исчезли почти мгновенно. Но твой герой задолго до того, как сама жизнь стала превращаться в фантастику, ушел от цивилизации в сказочный лес, слился с ним. Кто-то из критиков назвал это "ярким примером почвеннического антиинтеллектуализма". Думаешь, стоит бояться "нашествия прогресса"?

Корабельников: Нет, конечно. Все меняется и впрямь стремительно. Но совсем не в худшую сторону. По крайней мере, во времена информационного голода, не утолявшегося десятилетиями, меня не тянет. И страшилки о том, что прогресс погубит духовность, - чушь. Дух человеческий непобедим.

РГ: Но на бумагу свой оптимизм излить отказываешься…

Корабельников: С приоритетами определился окончательно: литературой не заболел и писателем себя не считаю. Врачевание - вот мой хлеб. Многое может рухнуть, но детей рожать люди не перестанут. Быть ежедневно причастным к этому великому действу - это все-таки самое лучшее ремесло.

Скучно без цензуры?

- Да, исчез, по крайней мере, у меня драйв преодоления надуманных табу. Однако новые поколения - новые и загадки. Возьми Пелевина: свежая мысль, собственный стиль, свои подтексты.

Справка "РГ"

В двухтомник, иллюстрированный рисунками Георгия Тандашвили, включены самые значительные произведения Олега Корабельникова в оригинальной авторской редакции, а также большинство из его стихов, в том числе никогда ранее не публиковавшихся.