Погода
Накануне 50-летия о суперзвезде 80-х вспоминают близкие друзья
21 июня Виктору Цою исполнилось бы 50. Как бы он выглядел? Чем занимался? Друзья, которые помнят его мечты, утверждают: наверное, стал бы продюсером кинофильмов. Но для нас он остался вечным рок-героем, потому что погиб молодым.
Однажды, году в 86-м, Цой сказал о Гребенщикове: «Вот если бы Борис сейчас умер, он стал бы легендой». Но легендой стал сам Виктор, и те, кто знал его при жизни, часто вспоминают друга.
Алексей Рыбин когда-то не расставался с Виктором сутками. Они вместе слушали Джона Леннона, ходили на концерты, бродили по городу, играли на гитарах и сочиняли «золотые» хиты группы «Кино». Алексей звался тогда просто Рыбой.
А Анатолий Соколков был начальником той самой знаменитой «Камчатки», на которой кидал уголь в топку кочегар Цой. За время работы он крепко подружился со своим подчиненным. Алексей и Анатолий рассказали «МК» о далеких восьмидесятых, когда Виктор пел, смеялся, курил «Беломор» и придумывал такие истории, что у друзей округлялись глаза. Жизнь казалась бесконечной, как ящик портвейна, купленный в соседнем овощном. И никто не знал, что ждет его дальше.
Алексей Рыбин: «В последние годы Витя стал выше ростом»
— В своей книге «Кино с самого начала» вы написали, что Цой настолько поглотил вас, что вы забросили свои песни и стали заниматься аранжировкой его материала. Он действительно обладал магнетизмом?
— «Поглотил» — неправильное слово. Просто я понял, что Витя пишет песни лучше, чем я. Я делал то, что лучше получалось у меня, — аранжировки. Никакого такого магнетизма я за ним не замечал. Парень как парень.
— Виктор действительно был стеснительным?
— Очень. И по части женщин, и вообще. Но это опять идет от советского бытия: Витю унижали из-за его национальности. Каких мы только фраз у пивнушек в его адрес не наслушались! Конечно, это его сделало закрытым. Его в школе дразнили, потом гопники к нам на улице приставали.
— Вы были свидетелем знакомства Виктора с будущей женой Марьяной. Расскажите, как это произошло?
— Они встретились на вечеринке наших общих друзей. И все — попали! Это была любовь, большая и настоящая. Я даже немного завидовал, что им повезло испытать такое сильное чувство. Марьяна Витю во всем поддерживала. Цой, конечно, состоялся бы и без нее, только его путь на сцену был бы гораздо длиннее. И сына они родили в любви и счастье. Что было потом, почему он ушел к Наташе, комментировать не берусь. Но я знаю, что Виктор был очень привязан в Марьяне, к Сашке. Я с ней дружил практически до самой ее смерти. Это очень сильная женщина, интересная, яркая. С Витей они всегда оставались хорошими товарищами.
— Вы с Сашей Цоем сейчас общаетесь?
— Редко, он почти недоступен. Последний раз мы с ним общались по телефону год назад. Что он сейчас делает, не знаю. Когда-то у него клуб был, он себя и в роли программиста пробовал. Я знаю, что он сделал документальный фильм и посвятил много времени работе над ним. Знаю, что у него есть семья.
— Какими были последние годы жизни Марьяны?
— Она не сдавалась, не сидела на месте, занималась семьей: Сашей, мамой. Занималась своей квартирой. Делала проекты, такие как «Кинопробы». Она все время фонтанировала идеями, с ней общаться было интересно, как с женщиной бодрой и могучей.
— Сын Виктора продал песню «Кино» компании «Тиньков» для рекламы банка. Как вы это оцениваете?
— И правильно сделал. Совершенно нормальная история. Все родные больших артистов в мире живут на проценты с продаж их творческого наследия.
— Правда ли, что Виктор очень любил Михаила Боярского?
— Мы его слушали. Развлекались, и Виктор некоторые песни наизусть знал. Да что там Боярский! Мы на концерт Валерия Леонтьева в СКК ходили! Это же было профессионально, почему не посмотреть. Я вот Эдуарда Хиля люблю до сих пор.
— Цой хорошо рисовал?
— Да, у Витьки картинками были завешаны все стены, хотя он профессионально не занимался живописью. Я не видел у него ни одного рисунка в стиле «реализм», это было, скорее, фэнтези. У него был свой особый мир, ближе к мультипликации. А еще он любил резать нэцкэ и делал это бесконечно. Раздаривал их друзьям десятками. У него здорово получалось.
- Говорят, он и шил еще неплохо?
— Тогда же ничего купить было нельзя. Мы все перешивали сами, зауживали брюки по западной моде. Виктор строчил на машинке как профессионал. Кстати, черный цвет он предпочитал только на сцене, выработал себе такой имидж. А в жизни Цой очень ярко одевался. Желтый цвет любил.
— Цой действительно был такой трудоголик, что переписывал песни по 20–30 раз?
— Витька был страшный лентяй! Как и все мы. Просто написание песен не было для него трудом. Он этим между делом занимался. А вообще любимое времяпровождение Цоя было лежать на диване. Помню, я прихожу, а он, задрав ноги, с «Беломором» в зубах книжку читает.
— Как вы считаете, состоялось бы «Кино» без продюсера Юрия Айзеншписа?
— Цой под его влиянием изменился, Юрий много для него сделал в масштабах России. Это первый профессионал, с которым Цой столкнулся в своей жизни. И он, конечно, Витю многому научил. При всем уважении к Юрию Белишкину (экс-директор «Кино». — Ред.), этого он дать группе не мог, не те масштабы были. Витя шел по пути профессионального артиста, и совершенно логично, что он нашел себе профессионального продюсера. При Айзеншписе «Кино» перестало быть самодеятельной группой.
— Вы не принимаете участия в официальном праздновании 50-летия Цоя. Почему?
— Мне просто смешно то, что сейчас происходит с этим 50-летием. Речи губернатора и официальные выставки. Это напоминает мне фильм Марка Захарова «Тот самый Мюнхгаузен», когда герой Янковского пропал, а люди, которые травили и унижали его, стали водить экскурсии по его замку. То же самое и с Виктором Цоем. Те, кто при жизни стирал его в порошок, выгонял из училища, писал о нем разгромные статьи, шпынял в рок-клубе, теперь, оказывается, чуть ли не лучшие его друзья. Водят экскурсии по местам Цоя, восстанавливают «Камчатку», что, на мой взгляд, полный бред.
— ???
— Ведь Виктор пошел туда работать от безысходности и нищеты. Это была вынужденная мера, и совсем ему там не нравилось ковырять уголь. Для него это не было романтическим местом. Это точно. И не надо «Камчатку» превозносить.
— Что, действительно он так бедствовал?
— Всю жизнь, кроме последних двух лет. Мы в столовой на обед только двойной гарнир заказывали. На мясо денег не хватало. А в Ленинграде теперешние «лучшие друзья» Цоя нас вообще не воспринимали! Кроме «Аквариума» и «Зоопарка», группу «Кино» все считали гопниками. И тот же альбом «45», вышедший 30 лет назад, все хаяли.
— Вещей Цоя у вас не осталось. А если бы можно было сдать в музей самое яркое воспоминание о нем, каким бы оно было?
— Выделить один эпизод просто нереально! Несколько лет мы с Витей дружили запоем. Нам было очень сложно поодиночке. Может, мы и разошлись-то в свое время потому, что слишком много общались, получилось такое перенасыщение друг другом. Он уходил в училище, я — на работу или в институт, маялись там полдня, но как только за нами закрывались двери казенных учреждений, мы тут же встречались. И не расставались до поздней ночи. А часто и ночевали вместе.
— Почему все-таки вы ушли из «Кино»?
— Потому что игра в группе — это профессия. Одно дело — весело проводить время с друзьями, и совсем другое — выбрать музыку на всю жизнь. Те же «Роллинг Стоунз» не то что не разговаривают месяцами, они живут на разных континентах и собираются вместе лишь для работы.
— Не было желания помириться, вернуться в группу?
— Нет, я же сознательно пошел своей дорогой, уехал в Москву. Было чем заняться.
— По группе «Кино» вы не скучали. А по близкому другу?
— Сначала нет. Потому что в молодости столько событий и такая бурная жизнь, что потери не ощущаешь. Скучаю сейчас. Может, это ностальгия по молодости, а может, я что-то понял о жизни.
— Как вы думаете, почему «Кино» сейчас слушают молодые люди, которые не имеют даже представления о той эпохе, в которую писались песни Цоя?
— Группа «Кино» всегда играла абсолютно западную музыку, начиная с альбома «45» и заканчивая «Черным альбомом». Мы постоянно слушали Джона Леннона и других столпов жанра, мы учились у них, и Виктор освоил умение грамотно строить песни. Поэтому «Кино» — мейнстрим мирового уровня. И публика его любит до сих пор.
— Когда вы встречались с Цоем после своего ухода из «Кино», замечали, как он эволюционирует?
— Да, в какой-то момент мне показалось, что он стал выше ростом на пару сантиметров. Так всегда происходит, когда человек распрямляет сутулые плечи и спину, когда поднимает голову. И я понял, что Виктор в последние годы жизни стал гораздо уверенней в себе.
Анатолий Соколков: «Виктор был отличным кочегаром!»
— Когда вы в первый раз увидели Цоя?
— Это было не на «Камчатке», мы на тусовках часто встречались. А потом пригласили Виктора сюда на работу, и компания сразу сложилась. Нас всех затолкали на курсы кочегаров. Там преподавали не только устройство топливных систем и котлов, а даже политэкономию. Наш друг Сережа Фирсов давал жару. Он просыпался только на этом занятии и спорил до хрипоты с преподавателем. Диссидентствовал, короче. Было довольно весело. А для Цоя курсы были трагедией, так как жил он достаточно далеко, занятия же начинались в 8 утра. Он выдержал три недели, потом уехал на гастроли и курсы забросил. Но из котельной не ушел. В кочегарке собирался интересный народ: художники-«митьки», киношники, иностранцы... Всех и не вспомнишь. Курехин приезжал практически перед каждым концертом и с Цоем перетирал: как что играть, что за звучание.
— Помните ли вы прижизненный день рождения Виктора?
— Летом 1987 года, его 25-летие. Мы пришли сюда, в кочегарку, получили деньги и купили несколько ящиков приличного вина. Потом поехали на квартиру. Башлачев, кстати, присутствовал. Помню смешной момент: народ кругом уже пляшет, все «хорошие». А Цой подходит ко мне и хитро так говорит: «Я думал, что я самый пьяный, а ты еще хуже!» Когда бойцы попадали и разъехались, Витька с Марьяной и я с женой принялись будить прикорнувшего на стульчике Башлачева. Переложили его на кровать. А из упавшей сумки вывалились две бутылки вина. Он про них забыл в процессе дня рождения. Все долго смеялись, похмелились.
— Гребенщиков вспоминает, что Цой много думал на тему вседозволенности и того, что будет с людьми, когда «железный занавес» перестанет существовать...
— Нет, его больше интересовал творческий процесс. Остальное напридумывали. Многие ведь политизируют песню «Перемен». На самом деле она о внутренних решениях человека. Виктор вообще аполитичным был. С системой на самом деле не боролись, нам просто хотелось делать то, что мы делали. И чтоб никто не мешал. И потом, не забывайте, что при всей серьезности Виктор Робертович говорил иронически. Когда вокруг «Кино» уже ажиотаж поднялся, он как-то отловил меня, встал в позу, скорчил серьезное лицо и поинтересовался: «Правда я похож на звезду?» Если честно, Цой всегда знал себе цену. Вряд ли бы он сейчас занимался рок-н-роллом. Его тянуло в разные стороны, очень любил кино.
— Вы как-то говорили про роман, который писали вместе с Виктором. Что с ним сейчас?
— На самом деле я только редактировал страницы. Цой печатал этот опус на машинке у нас в кочегарке. Написал первую часть, принялся за вторую. Но Марьяна роман раскритиковала, Цой разозлился и все порвал. Первую часть все-таки нашли, она опубликована. Веселый авангард.
— Так кто же у них был ведущим: Цой или Марьяна?
— Ситуационно. Это два характера, которые резко столкнулись. Прожив довольно много вместе, они все время конфликтовали. А поводом для разрыва послужил отъезд Виктора в Москву. Поводом, не причиной. Причина в том, что оба очень сильные люди. Я думаю, если бы не смерть Виктора, все вернулось бы на круги своя. К тому шло, ведь после Марьяны любые девушки были ему скучны. И Марьяна знала, что Цой вернулся бы.
— Часто говорят, что Марьяна «сделала» Цоя. Без нее он мог бы стать звездой?
— Она его подталкивала, безусловно. Марьяна — гениальнейший администратор. Нет таких вещей, которые она не сумела сделать. Но без таланта Виктора из этого ничего бы не выросло. Много коллективов, которым Марьяна помогала. Где они сейчас?
— Какой из Цоя получился кочегар?
— О, постепенно он овладел профессией в совершенстве. Так как он был абсолютно обязательным человеком, никаких рабочих проблем с ним не было.
— Какой была кочегарская ставка?
— Девяносто пять рублей оклад. Плюс премиальные, с которыми получалось 100–110. Но Цой был доволен и этим, считая, что нужен стабильный заработок. Ведь прогнозировать выручку с концерта невозможно. Разжившись деньгами, он, кстати, устраивал нам сюрпризы: например, мог купить дорогого коньячка. А подарил он мне электронные часы — по тем временам редкость — и маломощный гонконговский паяльник. У нас таких не выпускали. При ремонте плееров, которым я занимался, это была бесценная вещь. Марьяна часто приносила на починку технику.
— Вы наблюдали процесс его творчества?
— Этим не может похвастаться даже Марьяна. Готовые песни, которые только написал, тут же пелись. А творчество для Цоя было интимным, никого не пускал.
— Его легко было раскритиковать?
— Цой слушал чужое мнение, но в итоге выдавал тако-о-о-е... Как-то в мае пошли гулять по Петроградской. Он все раздумывал, что бы еще написать. Я попросил: напиши регги! Проходит несколько дней, он приносит «регги» — «Стой, опасная зона...».
— В жизни Цоя было много мистики. Вы ее замечали?
— Он говорил про себя: «Я загадочный восточный мужчина». Песня «Камчатка» была написана гораздо раньше, чем Цой сюда попал. Писал он чисто фонетический текст, слово понравилось. Когда он устроился работать, все сошлось воедино.
— Как вы думаете, свою смерть он предвидел?
— Если человек талантливый, у него есть предвосхищение будущего. Какие-то вещи он знал заранее, задолго до того, как они случались.
фото: Александр Астафьев
