Погода
Сейчас тема спецоперации на Украине прочно держит сознание россиян. Большинство из нас знают военную тему только по книгам, фильмам и воспоминаниям. И до сих пор сложно осознать, что это стало реальностью, и уже наши современники находятся на передовой с оружием в руках. Николаю Карпенко – 25 лет. Он – профессиональный военнослужащий. В мае получил ранение, долго проходил лечение, осенью вернулся в Иркутск. Он награжден медалью «За отвагу»: за то, что будучи тяжело раненым, в течение часа прикрывал отход своих товарищей.
Ника ПЕСЧИНСКАЯ, специально для газеты Пятница
- Николай, расскажи, как и где для тебя началась спецоперация?
- Первыми пошли те, кто были на учениях в Белоруссии, кто стоял на границе с Украиной. Мы пошли вторым эшелоном, в марте. Я служил в 80-й отдельной мотострелковой арктической бригаде. Она действует на северном флоте. Задачи – охрана, оборона. Мы – пехота, на границе с Финляндией стояли.
- Какая у тебя подготовка?
- Достаточно хорошая. В школе с 12 лет начал заниматься спортом у Андрея Борзенкова, в клубе «Единоборец». После школы поступил в институт МВД, выступал за вуз в соревнованиях по рукопашному бою. В Иркутске выигрывал соревнования по различным видам единоборств – и областные, и сибирские. Сразу после вуза стал служить по контракту, там выступал за сборную бригады, был чемпионом Северного флота. В институте была огневая подготовка, а когда пошел на контракт, у нас дважды в неделю проходили дневные и ночные стрельбы из различных видов стрелкового оружия. Стрелял я хорошо, оружие не только себе пристреливал, но и ребятам перед командировкой.
- Когда началась спецоперация, какие чувства ты испытал?
- Мы понимали все, что скоро тоже поедем в командировку. О том, вернемся или нет, старались не думать. Это и так понятно, чего об этом думать? Ты едешь выполнять боевую задачу. Когда подписывал контракт, то знал, что в любой момент может быть война или командировка, и нужно ехать, выполнять задачи, связанные с риском для жизни и здоровья.
- Но все-таки это было для многих неожиданно.
- Я все-таки не думал, что в таких глобальных масштабах будет спецоперация. Как любят говорить, что в мире так много ядерного оружия, и сейчас все должны по-другому воевать. Но какие-то моменты остаются прежними: есть пехота, есть разведка и прочие составляющие. Они все должны применяться.
- Насколько важен сейчас фактор «живой силы», человеческий ресурс?
- Очень важен. Большое значение имеет физическая подготовка, но гораздо важнее – психологическая. Если у тебя беспорядок в голове, то ты даже с отличными физическими данными не сможешь выполнять действия. Поэтому сейчас различные психологи работают, и в воинских частях, и когда людей набирают по контракту, они также проходят отбор психологический. Сейчас этому уделяется очень большое внимание, как и должно быть.
- Что означают слова «порядок в голове»?
- Бывают люди, которые мыслят нестандартно. И это приносит свои плоды. А есть те, кто мыслит однообразно, по учебнику. И не всегда получается так, что человек со взводом выходит без потерь. Хотя он работал по учебнику, делал так, как нужно.
- Мне кажется, в наше время проявлять инициативу довольно сложно – даже гражданскому населению. Она часто подавляется. В армии с этим как?
- Она не то что подавляется. Просто есть определенная система: что все должно быть по уставу. И, конечно, тяжело людям с неординарным мышлением в таких структурах привносить что-то свое. Но когда доходит по стрессовых ситуаций, то люди с таким мышлением очень ценятся, их очень любят. Когда взвод вышел без потерь только потому, что командир по-другому действовал, нашел выход. Не начал вспоминать то, что написано в учебнике. В стрессовой ситуации все это может забыться, и дальше человек будет просто не знать, как действовать. Поэтому такие люди ценятся. И их никто не задавливает специально, просто есть система, по которой нужно работать, обучать.
- Доводилось попадать в засаду?
- Да, это было в мае. Мы двигались на штурм села, а в соседней лесопосадке сидел снайпер с пулеметчиком. И мы своим взводом попали в их засаду. После чего по нам была наведена артиллерия. Но мы тогда вышли без потерь и даже без ранений.
- Какая у тебя должность, звание?
- Сержант, заместитель командира взвода, командир отделения. Взвод – тридцать человек, отделение – десять.
- Что должен делать командир отделения, чтобы на его отдельном участке все было без потерь?
- Каждому бойцу определить сектор стрельбы, куда может начать наступление противник, чтобы быть готовыми к этому. В определенном месте должен сидеть пулеметчик, гранатометчик. Определить сектора стрельбы для каждого военнослужащего и тем самым организовать грамотную работу отделения или взвода. Чтобы потом без потерь выйти из боя.
- Какие неверные действия приводят к излишним потерям?
- Могут быть неправильные действия в плане командования. Например, если ты двигаешься эшелоном, и первыми идут не танки, а медицинские машины, которые должны эвакуировать и идти в самом конце. А они идут впереди. Это неверная тактика командования, которое неправильно выстроило эшелон.
- Почему такое происходит?
- Как бы сказать вам правильнее… Может, человек не настолько уделил внимание тому, что может произойти вследствие его распоряжений. Не придал значения, не подумал, что в будущем. Это человеческий фактор. Может, в силу возраста, или потому, что у него было достаточно большое количество командировок, он получил немало контузий, ранений, но при этом остался на службе, понимая, что нужно передавать опыт. И он действительно полезен, передает опыт. Но вот произошел человеческий фактор, какой-то сбой в его голове, и он просто не расставил технику так, как нужно. А может, наоборот, в другой ситуации это было бы правильнее? Никто же не знает, как будет организована засада. Это тоже нестандартное мышление – где-то оно срабатывает, а где-то нет.
- Как ты получил ранение?
- Это было 20 мая, осколочное ранение в плечо. Мы наступали на село, нужно было его зачистить от националистов. И сложность штурма обуславливалась тем, что данное село находится в низине, между четырьмя чистыми полями, где наступающих очень хорошо видно. Как на ладони. Когда мы наступали, уже отработали наши танки, затем артиллерия, дело пошло за пехотой. Мы практически зашли в село. Но над нами подняли квадрокоптер. Сбить его не удалось, так как человек, который им управлял, грамотно маневрировал. И с помощью квадрокоптера противник определил наши координаты и начал наводить по нам артиллерию. По нам начался танковый обстрел, минометный, из разных видов вооружений. Нас было около тридцати человек.
- У вас было с собой все необходимое?
- Да, автомат Калашникова, гранаты, гранатометы, дымовые гранаты. Плюс у всех свои прицелы, калиматоры. Все, что необходимо для полноценного наступления. Просто не получилось зайти в село, так как география все усложняла, плюс их артиллерия очень быстро наши позиции определила и начала по нам очень хорошо работать, прицельно. Все это не дало нам зайти в село и зачистить от националистов.
- Зачистить – как это выглядит?
- В первую очередь обезоружить. Конечно, если националисты сдаются и складывают оружие, их никто не будет убивать. Если сдается, его берут в плен, и там к нему хорошее отношение.
- Помнится, в университете мы проходили «стихи о ненависти», которая помогала в годы Великой отечественной войны. Ее нужно было разжечь, чтобы стать сильнее. Насколько сейчас этот фактор присутствует: ярость, ненависть к врагу? Она нужна, чтобы решать непростые задачи?
- Должно быть спокойствие, хладнокровие. Если ты будешь злиться постоянно, ты можешь сделать что-то не так. Ты ни добрый, ни злой, не надо думать ни о семье, ни о чем-то еще – ты должен просто без всяких мыслей выполнять свою боевую задачу. В противном случае просто она будет не выполнена.
- Насколько бойцы сейчас готовы психологически?
- Страшно было всем. Нет людей, которые ничего не боятся. Но к сбоям это не привело, все выполняли свою задачу. Да, были такие и у нас, кто побоялся идти на боевую задачу, и мы их просто с собой не взяли, чтобы там не было таких моментов: чтобы человек стал в ступор или начал непонятно куда стрелять. Чтобы не было потерь среди своих. Таких людей видно сразу: если у него что-то не так.
- А что потом? Это им остается без последствий?
- Просто нужно поговорить с этим человеком, понять, что у него в голове, подбодрить. Расстреливать никто не будет. Будут с этим человеком работать. У нас никто домой не уехал, только по ранениям. Но вообще, если ты не хочешь выполнять боевую задачу – за это по закону предусмотрена ответственность. Хочешь быть уголовником со статьей – можешь отказаться. Но если понимаешь, что тут твои ребята, и ты им тоже можешь быть полезен, твои навыки, мозги, и каждый друг другу будет помогать… Просто так оттуда никто не уходит. Даже если он где-то запаниковал и не пошел – на второй раз он пойдет. И покажет себя.
- Вы сказали: если сдаются в плен, то все хорошо. А если нет?
- Бывает, что и не сдаются. У них же тоже есть идейные ребята, которые воюют за свою нацистскую идеологию. Они из националистических батальонов. У них много наколок разных с фашистской свастикой.
Это есть, мы это видели.
- Не доводилось говорить с кем-то из них: почему они выбрали именно эту идеологию?
- Нет, мне не доводилось. Но, видимо, их так воспитали, с детства закладывается в голову из уроков истории, для них это нормально. Причем есть даже такие приверженцы свастики в этих батальонах, у которых деды или прадеды воевали против фашистской Германии. И они все равно делают выбор в сторону националистической системы. Я не знаю, что у них в голове. Это же как вербовка, наверное, происходит. Как в разных террористических организациях: есть идейный человек, который вербует, и люди потихоньку туда приходят.
- Когда СССР воевал против Германии, в каком-то смысле было понятнее: вот наши – вот немцы. Чужой язык, чужая культура. Сейчас многим трудно осознать, как это – идти против братского народа. Как с этим противоречием бороться?
- Наверное, надо бороться в первую очередь с той властью, которая людей готовила к наступлению против Российской федерации, к захвату территорий, которые считали своими: Крым, Ростовская область, Белгородская область, какие-то южные территории Белоруссии. Видимо, все дело именно во власти, которая это сделала со страной, привела к государственному перевороту и теперь пожинает плоды своего обучения.
- Давай вернемся в тот день, когда ты получил ранение. Как все было?
- У нас уже были потери: погибшие, и раненые. Погибли три человека, одного я знал хорошо, с нашего батальона парень. И был приказ командира взвода – об отступлении на наши исходные позиции. Так как был тяжелораненый, то остался прикрывать. У меня была задета кость, нервы, артерии. Как все произошло? Мы наводили артиллерию, в лесопосадке, по нам начал стрелять миномет, буквально в метре от меня разорвался минометный снаряд. И я сразу почувствовал, как в меня залетело – боль, правое плечо потеряло чувствительность, онемело, кровь вытекает. Мой старший стрелок был рядом, он и медик оказали мне первую помощь. После был приказ командира взвода – об отступлении на наши исходные позиции. Мною было принято решение, что ребята будут отходить, а я как командир отделения останусь прикрывать их отход. Мне на руку были наложены жгуты, все, что нужно было сделать с раной, было сделано. Да, кровь вытекала, но медленно, не так, как без оказания первой помощи.
- Если бы ты не остался, каким могло быть развитие событий?
- Думаю, противник бы просто начал по нам вслед стрелять, а среди тех, кто отходил, были раненые, и был бы еще больше потерь. Около часу я прикрывал. Потом понял, что наши уже должны добраться до своих позиций, а я был практически в этом селе. Чтобы не попасть в плен и не погибнуть от кровопотери, я принял решение, что нужно попытаться самому добраться до своих.
- Противник был далеко?
- Метрах в пятидесяти. Они меня видели, но, скорее всего, боялись подойти. Потому что наверняка знали, что много российских военнослужащих не сдаются в плен, а вместе с собой подрывают противника гранатой.
- Ты тоже был готов к этому?
- Да, у меня были с собой гранаты, и мысли такие были, что нужно себя подорвать, если ко мне подойдут. Но они ко мне пока не шли, и я принял другое решение: не ждать, а попробовать добраться до своих. Я вылез, встал в полный рост и побежал. Противник начал по мне обстрел вести. Бронежилета на мне уже не было: когда оказывают медицинскую помощь, то снимают все по пояс, чтобы посмотреть, в каких местах еще есть ранения. И я бежал без бронежилета, без каски, без автомата – без ничего. Они стреляли, но не попали. Не так просто попасть с такого расстояния, нужно прицелиться очень хорошо. Даже в мишень некоторым тяжело попадать. А тут по бегущему человеку.
- Сколько нужно было пробежать?
- Два километра было до наших позиций. Где-то я сбавлял ход, чтобы перевести дыхание, но не было, чтобы остановиться и стоять.
- По открытой местности?
- Была равнина, небольшая лесопосадка и поле. Вот там я бежал.
- Кровотечение усилилось?
- Да, но я это особо не чувствовал. Была слабость, очень тяжело – не так, как обычно пробегаешь два километра, а будто пробежал километров пятнадцать. Когда бежал, то сказал по рации, что я выдвинулся, попытайтесь меня встретить. Меня встретили, около ста метров помогли добежать. Сразу оказали медицинскую помощь, заново сделали перевязку. Литра полтора крови я потерял. Потом меня эвакуировали на вторую линию обороны, затем на границу, оттуда в Россию. Я проходил лечение в госпитале Вишневского в Москве, с мая до августа. Пока не могу руку нормально поднимать и ею работать, но потихоньку разрабатываю. В Иркутск вернулся в сентябре. Сейчас в основном восстановительные действия. Пока дали вторую группу инвалидности – на год, потом будем смотреть, как рука срастется, как нервы прорастут. Мне их с ноги пересадили. Если полноценно нормально восстановлю свою руку, то я вернусь в строй и поеду туда снова.
- Ранение вас не отвратило от мысли?
- Нет, нисколечко. Там ребята сражаются, и люди, которые там живут, которые захотели быть в составе России, - их нужно защищать.
- А сами лично общались с местными жителями?
- Там их очень мало осталось, в основном старики. И они все хотят мира. Им главное – чтобы было спокойствие дома. Чтобы дом был, а не дыра в крыше.
- Медаль «За отвагу» ты получил за этот случай?
- Да, за прикрытие моих товарищей и за то, что я сам вернулся. Это моя первая награда. Такая же есть у моего прадеда, он воевал на Украинском фронте. Он шел в разведке, по нему начали вести огонь фашисты, он ползком подобрался, кинул гранаты и уничтожил их в окопе, и сам остался живой. Это я прочитал в его наградном листе. Вторая медаль «За отвагу» им получена на Прибалтийском фронте.
- Во время мобилизации многие тревожились за своих близких, говорили, что будет сложно, что мирная жизнь нашу армию «расслабила». Насколько армия готова?
- В плане техники, вооружения у нас все есть. Если что-то и выходит из строя – как автомобиль который требует ухода и ремонта. Проходят полноценные учения: зимний, летний период обучения.
- Это относительно профессиональных военных. А насчет мобилизованных? Как с их подготовкой?
- У нас достаточно людей с боевым опытом, которые могут его передавать. Если он хочет чему-то научиться, то всегда найдет пути. Самоподготовка должна быть. Я думаю, не помешало бы со школы обучать детей обращению с оружием. Но есть и в Иркутске патриотические организации, где можно получить опыт в плане подготовки. Многое и в интернете есть. Я когда маленький был, очень много изучал про военную технику, еще в школе умел разбирать автоматы, на время. А когда был старшим стрелком, то шел к ребятам, которые имели боевой опыт в Чечне, и они меня учили. Все дело в желании человека. И еще в воспитании. Отец всегда хотел, чтобы я спортом занимался, выполнил звание мастера. До мастера я дойти не успел, но стал кандидатом в мастера спорта кандидата по трем видам. Это рукопашный бой по динамовской версии, армейский рукопашный бой и универсальный бой.
- Можно ли сказать, что спортивная подготовка спасла тебе жизнь во время той двухкилометровой пробежки?
- Да. Вот эта закалка, то, что с детства занимался, не пью и не курю, это мне дало плюсом сыграло. Что я в тот момент не сдался, а добежал до своих позиций.
